Но Данцигеру, судя по всему, осточертело ковыряться в книгах в одиночестве.
– Знаете что, молодой человек, ради вас я пойду на должностное преступление. Хотя я не должен никого сюда пускать, но моя старая спина трещит и ноет под бременем всех этих, – Данцигер обвел рукой зал, – бесценных фолиантов. Помогите мне упаковать книги в коробки, и я позволю вам остаться, пока буду работать над списками, идет?
Отказываться было бы невежливо, и Дмитрий согласно кивнул.
– По рукам! – Данцигер протянул ему узкую гладкую ладонь.
Дмитрий плюхнулся в кресло и наконец, перевел дух. Чертов библиотекарь загонял его по проходам между стеллажами до седьмого пота. Шесть больших ящиков наполнил он книгами, на которые указывал неутомимый Данцигер.
Наконец он отложил в сторону последний лист, испещренный аккуратными колонками с номерами и названиями книг.
– Ну вот, юноша, мы закончили. Боюсь, без вашей помощи я ковырялся бы пару дней. Теперь я ваш должник. Какие книги вас интересуют?
Дмитрий выдохнул и задумался. А на кой хрен, он вообще сюда поперся? Тяжести давно не таскал? Таскал, только утром мешки песком набивали, обкладывали траншеи.
На библиотеку посмотреть захотелось? Ну, посмотрел, и чего?
Книжки почитать? А на каком, простите, языке? На иврите? Не смешите меня. На английском? На русском? В Израильской национальной библиотеке?
Держи карман шире. На всякий случай Дмитрий поинтересовался:
– А у вас на русском ничего нет?
– Данцигер вскинул брови лохматые.
– На русском…, изредка попадаются… кажется, Карл Маркс есть… Капитал.
– Ага, спасибо… печально поблагодарил Дмитрий.
Одна книга, замеченная им на полке, вяло трепыхнула что-то в памяти.
Фамилия автора была самая заурядная – Робертс, имя тоже не могло похвастать оригинальностью – Дэйвид.
Но где-то он определенно слышал это имя.
Дмитрий задумался, вспоминая, и вдруг вспомнил, даже на месте подскочил.
– Дэйвид Робертс! Мне нужен Дэйвид Робертс!
Дмитрий уже бежал между стеллажами, туда, где он заметил увесистый том в потемневшей обложке.
Конечно, как же он мог забыть, ведь именно про Дэйвида Робертса рассказывал Глик!
Данцигер семенил следом, приговаривая:
– Молодой человек, Робертс был художником, в книге лишь его акварели, там нечего читать.
– Где ж я его видел… – бормотал Дмитрий, шаря глазами по бесконечным полкам.
– Робертс вон там, – подсказал библиотекарь – на букву "R", внизу.
– Спасибо! – Дмитрий прижал к груди неожиданный подарок судьбы.
– Робертс был замечательным художником… – понесло Данцигера, – Во время его путешествий по востоку…
– Спасибо, – оборвал его Дмитрий, которому не терпелось остаться наедине с мечтой, у вас, кажется, были дела, какие-то не разобранные списки? Я не хочу вас отвлекать, посижу тут, за столом, полистаю.
– Да, да! – согласился Данцигер, – вы правы, молодой человек, располагайтесь, а я пойду, закончу работу. Думаю, часа полтора у вас есть.
Библиотекарь наконец-то убрался к своим бумагам.
Дмитрий, все так же прижимая к себе книгу, побрел к бывшему читальному залу. Сдул со стола пыль, обмахнул стул ладонью и сел, положив книгу перед собой.
Он уже много слышал и знал о намеченной цели, таинственный город снился ему во сне и будоражил воображение. Но он никогда не видел ни картинки, ни фотографии.
Сердце трепыхалось где-то в глотке, грозя выскочить наружу. Подсознание надрывалось, словно подгоняя: Ну! Открывай, скорей!
Но он подпер щеки ладонями и задумчиво уставился на коричневый, потемневший от времени переплет, с почти стертым золотым тиснением.
С одной стороны, какой же смысл идти, если можно все посмотреть на картинках.
С другой – красоту часто невозможно передать никакими картинками, будь-то мазня красками или даже фотографии. Это Дмитрий знал по собственному опыту.
Нет, никакие рисунки его с толку не собьют, решил он и распахнул толстую приятно пахнущую старой бумагой обложку.
Сначала пошли рисунки явно европейской местности.
"Л-о-н-д-о-н" по буквам прочитал он единственное понятное слово.
Дмитрий нетерпеливо перелистнул страницы и сразу наткнулся на Египетские пирамиды. Громадные конусы возвышались над пустыней, а люди на переднем плане казались букашками.
Он перевернул страницу и замер. Громадный сфинкс с отбитым носом глядел в даль, на фоне красного шара заходящего солнца. Какие-то люди толпились у подножья величественной статуи, рядом с навьюченными верблюдами.
Со следующей страницы на Дмитрия воззрилась гигантская статуя фараона.
Карабкавшиеся по стене рядом со статуей люди казались жалкими муравьями. Видимо, художник добавил их чтобы помочь зрителю осознать истинный масштаб скульптуры.
Завороженный, переворачивал он лист за листом открывая памятники древней цивилизации. Трещины, разрушения придавали их красоте что-то зловещее и таинственное.
Еще несколько потрясающих картин, и Египет сменился пейзажами Святой земли. Страница за страницей Иерусалим открывал Дмитрию свои укромные и недоступные уголки: Старый город, Храмовую гору, долину Кедр он.
Кое-что Дмитрию доводилось видеть издали, с горы Сион, отсюда с поста на корпусе Физика, но в самом Старом городе он никогда не бывал, да и наверное уже не побывает. Он внимательно рассматривал картины, пытаясь сопоставить с тем немногим, что удалось ему разглядеть в отцовский бинокль. Но лишь одну картину Робертс рисовал под похожим углом, видать залез на Масличную гору.
Одна из картин изображала осаду Иерусалима. Зарева пожаров полыхали внутри, за городскими стенами, а на переднем плане строй солдат готовился вступить в бой. Картина выглядела настолько реалистично, что запах гари ударил Дмитрию в ноздри, а горло запершило от копоти.