Сержант снисходительно переводил взгляд с одного на Другого.
– Нас, между прочим, сирийцы три раза захватить пытались. Война была, обе стороны не сильно церемонились, – не сдавался Адам, – Арабы такие ж люди, как мы, что ж теперь всю жизнь друг другу глотки грызть? Вон, с бедуинами мы ж нормально ладили, тогда, в пустыне!
– Война, говоришь! – взвился Буадана, – обе стороны? А автобусы с врачами и больными жечь, это тоже война? Наши такое творили?
Он оглянулся по сторонам в поисках поддержки, и наткнулся на Линкора.
– Война! – снова возмущенно повторил Буадана, – Яки, скажи ему! Это ж твой брат погиб в конвое!
– Мой… – тихо подтвердил Линкор, – он работал врачом в Хадассе, – Линкор кивнул в сторону больницы.
– Вот! – торжествующе понял палец Буадана, – Ведь там лечили и арабов тоже. А они конвой с врачами спалили!
Линкор снова заговорил:
– Да, была война, всякое случалось, наши тоже не ангелы. Ненависти к ним у меня нет. – Яки говорил твердо и уверенно, – но такой уж вышел расклад, или мы или они. А раз так рука у меня не дрогнет и глаз не моргнет, только б ленту не перекосило.
– Эй! – заорал вдруг сержант, показывая на пустырь, – какого черта?
Пастух преспокойно подъехал к столбу с указателем, за которым начиналась израильская территория. Как ни в чем не бывало, он пришпорил осла и засвистел, подзывая коз.
Сержант задрал голову и крикнул часовому, – Але, там наверху! Видал, че соседи творят? Звони, поднимай патруль.
Патрули на горе делились на нескольких типов. Обходом границ занимался "патруль суверенности", а нарушителей гонял "патруль выдавливания".
Через минуту мимо них протопало к воротам отделение пехоты, в сопровождении одного из офицеров "поплавка". Это и был "патруль выдавливания", обязанностью которого было пресечение попыток нарушить суверенитет территории Израиля и по возможности бескровное выдворение чужаков обратно.
– Видишь, – обратился к Адаму Буадана, – к ним на секунду спиной повернуться нельзя.
Но тот лишь упрямо пожал плечами.
– Рано или поздно придется уживаться, нельзя же вечно воевать.
Буадана презрительно сплюнул под ноги и взялся за мотыгу.
Тем временем внизу разворачивалась драма. По подходящему патрулю ударили выстрелы. Стреляли из руин на нейтральной полосе. Патруль рассыпался и залег, отвечая такой же редкой стрельбой.
Досмотреть концовку не удалось, сержант приказал всем убраться с улицы от греха подальше.
Стрельба стихла через четверть часа. Никто не пострадал, даже пастух в самом начале перестрелки умудрился уползти вместе со стадом обратно в Исауие.
К земляным работам возвращаться не стали.
– Сейчас ооновцы понаедут, будут разбираться, – проворчал сержант, – незачем им видеть, чем мы тут занимаемся.
"Поплавок", как в воду смотрел. Не прошло и получаса, как у КПП с визгом затормозил белый виллис.
Из него выскочил крепкий высокий офицер, в непривычной форме, с канадским кленовым листом на плече.
– Лейтенант-колонель Барнс, комиссия по перемирию, – отрекомендовался он по-английски дежурившим на КПП Шарабани и Двиру, – доложите командиру.
Шарабани поднял трубку телефона и его доклад о прибытии ооновца услышали, судя по вспугнутой стае птиц, даже в Исауие.
Канадец оказался общительным малым, он достал сигареты, угостил парашютистов и принялся болтать на ломаном иврите. Что именно они обсуждали, Дмитрий издали не расслышал.
Вскоре к канадцу вышел сам Царь горы, в надвинутой на лоб полицейской фуражке, хмуро топорща густые усы.
Оживленно перебрасываясь английскими фразами, оба сразу направились к лестнице, ведущей на крышу.
Канадец с Царем горы разговаривали долго. Дмитрий с Адамом успели сменить на КПП Шарабани и Двира.
Наконец лейтенант-колонель Барнс появился в сопровождении Цибульского. Канадец благоухал коньяком и был явно в хорошем настроении.
– Лейтенант-колонель Барнс, комиссия по перемирию! – он улыбаясь вытянулся перед Адамом вскинув руку к берету.
Адам ответно козырнул и гаркнул на иврите:
– Адам Гилберт, – тут он слегка замялся… – э… инспектор по делам несовершеннолетних!
Облокотившийся на бетонное ограждение Дмитрий от хохота согнулся пополам и закашлялся.
Цибульский тайком показал им кулак.
Но канадец лишь похлопал Адама по плечу, пожал руку Цибульскому, и направился к джипу.
– Я вам посмеюсь! – выговаривал Цибульский, когда белый ооновский джип скрылся из виду, – "инспектор"… передразнил он Адама, – ты сам-то совершеннолетний?
Адам с серьезным лицом кивнул.
Цибульский постучал себя по кокарде:
– Ну, так мозги включи! Этот Барнс нормальный мужик, зачем нарываться?
Лейтенант ушел.
Потянулись нудные, нескончаемые часы дежурства. Адам, с мечтательным лицом перечитывал письмо.
Дмитрий зевал, глазел по сторонам и думал о любви. Точнее о том, что Адам вот уже несколько недель избегает говорить об их предстоящем походе. Каждый раз, когда Дмитрий заводил речь о Петре, Адам грустнел, скучнел и старался перевести разговор на другую тему.
Пожалуй, пришло время расставить точки.
– Слушай, дружище, – начал Дмитрий, – слезай со своих облаков, поговорить надо.
– А? Что? – Адам сунул письмо в нагрудный карман.
– Конь в пальто, – отрезал Дмитрий, – скажи-ка мне честно, что там с нашим делом? Сдается мне, ты передумал, а? Променял пустыню на письма и фотокарточки этой фифы из Эйн-Харода?
Адам напрягся, покраснел.
Затем вдруг кивнул и понуро сообщил: – Ну, променял… Все хотел с тобой поговорить, да никак не собрался. Но, раз уж ты сам начал…