Багряные скалы - Страница 48

Разочарованный ветер сходился грудь в грудь с испещренным пулевыми отметинами фасадом, разбивался на сквозняки и уносился по узким улицам Меа Шеарим в поисках легкой наживы, грохая ставнями, срывая со случайных прохожих – ортодоксов шляпы и парики.

Когда-то дом в престижном по тем временам иерусалимском районе Шейх Джерах, в квартале Хасана Турджемана построил для себя архитектор Антон Брамхи.

Вспыхнувшая война вынудила жителей: евреев и арабов, бежать. Так как через Шейх Джерах проходила единственная дорога в еврейский анклав на Масленичной горе, дома превратились в поле боя между отрядами Аганы и Пальмаха с одной стороны и арабской милицией, называвшей себя Армией Священной Войны, с другой. Разбитая грунтовка, виляющая меж заброшенных домов, оказалась последним, что видели в своей жизни многие из направлявшихся в больницу Хадасса или в университет на горе Скопус. Однако конвои сопровождались бронемашинами, в бронированных автобусах устанавливали пулеметы и огнеметы, так что колдобины старой грунтовки были последним зрелищем и для приличного количества атакующих.

Перемирие разделило квартал между сторонами. Часть жителей не побоялась вернуться в ставший пограничным район и поселилась по обе стороны "городской линии". Но дом Турджемана, господствующий над подступами к КПП, превратился в опорный пункт.

Если снаружи ОП Турджемана смахивал на обычный жилой дом, (разве что окна заложены, да амбразуры проделаны), то изнутри он был настоящей крепостью. Железобетонные перекрытия, казематы, пулеметные точки и даже маленький лазарет.

Они толпились в главном каземате, наливали чай из огромного бака-водогрея в углу, подшучивали друг над другом.

Горячая кружка чая обжигала пальцы, и Дмитрий поставил ее на стол. Черная полицейская форма сидела как-то непривычно, фуражка норовила свалиться с головы. "И как они в таком головном уборе жуликов ловят…" – тоскливо размышлял Дмитрий, поглядывая на остальных. Зрелище радовало глаз, куда там цирку.

Двир в новой форме выглядел необычайно строго и официально. Гаврош смахивал на пугало, Адам напоминал школьника, нацепившего на Пурим костюм полицейского. Линкор с подвернутыми рукавами и расстегнутым воротом походил на типичного фашистского офицера из пропагандистского фильма про войну.

Наконец снаружи зашумели двигатели. Внизу лязгнули стальные двери и голос Бар-Циона громко выкрикнул:

– Рота Алеф! Заткнитесь!

Гул стих. Все глаза устремились на ротного. В своей выгоревшей "американке" он резко выделялся среди черных мундиров подчиненных.

– Машины уже здесь. Помните инструктаж. На досмотре не выеживаться. Пусть делают, что хотят.

После досмотра в каждом автобусе с вами поедет легионер с "томиганом". Обычно они стоят в проходе, рядом с водителем.

– Буадана!

– Ма-а-а-а… – индифферентно отозвался громила иракец.

– Тапуах адама. – отрезал ротный, – Твои действия в случае заварухи?

– Прыгать на иорданца и валить его в нишу, к дверям автобуса и душить, пока Гаврош будет отбирать у ублюдка автомат.

– Верно. Во втором автобусе валит Шарабани, ствол отбирает Картошка. С двумя стволами много не навоюешь, но хоть кого-то постарайтесь подстрелить.

Бар-Цион говорил спокойно, глядя попеременно в глаза каждого из сидевших перед ним.

– Вы поедите через Шейх Джарах, по вражеской территории. Вы едите открыто, ваш маршрут и время проезда известны, если они захотят напасть, шансов у вас ноль. Два ооновских джипа поедут перед конвоем, но это лишь иллюзия безопасности, в случае чего толку от них никакого. В общем, удачи и до встречи через две недели.

Картошка глянул на часы.

– Пора…

Дмитрий вскинул на плечо потертый "китбэг".

В переулке фырчала на холостом ходу короткая колона: два древних, бронированных автобуса – призраки прошлой войны, и тентованный "студебеккер" груженый коробками.

До Ворот "Мандельбаума" спустились пешком.

Картошка подошел к воротам. Рядом с ним встал военный полицейский в белой портупее. Имя каждого проходившего в ворота они сверяли со списком.

Наконец все столпились на нейтральной территории. Из переулка послышался рев моторов. Ворота растворились, "двухнедельный конвой" вполз на территорию КПП и остановился.

Минут десять ооновские и иорданские офицеры изучали бумаги. "Полицейские" мерзли на ледяном ветру.

Покончив с бумагами Картошка крикнул: В колонну по трое, стаааановись!

Шесть десятков черных мундиров построились образовав прямоугольник три на двадцать.

– Сейчас будет шмон, – тихо добавил Картошка, – держите себя в руках.

– Без оружия, как голый себя чувствую, – посетовал Гаврош, – особенно перед этими… он кивнул на двух закутанных, словно фрицы под Сталинградом, легионеров.

– Первая шеренга четыре шага вперед!

– Вторая шеренга два шага вперед!

К строю приблизились трое: низкий, коренастый израильский майор, высокий стройный ооновец с французским флагом на рукаве и легионер в черной островерхой каске.

– Личные вещи к осмотру! – негромко скомандовал Картошка.

Шестьдесят китбегов гулко шлепнули об асфальт, шестьдесят спин согнулись выкладывая под ноги содержимое.

Все вещи были заранее проверены и одинаково сложены, что бы придраться было не к чему. Рабочая форма, повседневная форма, рабочие ботинки, книги, умывальные принадлежности и белье.

Но иорданец с недовольным выражением шел между рядов, внимательно изучая солдатские пожитки. Иногда, что-то привлекало его внимание и он указывал ооновцу на ту или иную вещь. Француз присаживался на корточки, брал в руки подозрительные предмет и демонстрировал его легионеру. Тот морщился и шел дальше.