Следом за первой машиной, уже ползет в облаке выхлопа вторая.
– После ремонта, на фронт возвращаются… – простуженным фальцетом комментирует дед в треухе и драном бабском пальто.
Танк почему-то поворачивает башню, так, что ствол пушки смотрит прямо в лицо Дмитрию.
Все пропадает в грохоте разрыва, раскаленная волна обжигает кожу.
Чья-то рука трясет за плечо:
– Цел? – Двир хлопает его щеке. Дмитрий ошалело кивает.
Танк стоит у ворот, из открытых люков валит дым. В левом борту прожжённая базукой дыра. Ткнулся под гусеницу мертвый водитель. Другой танкист безжизненно свешивается с башни.
Пулемет у ворот смолк. За забором слышна редкая стрельба и разрывы гранат. Бой закончился, идет зачистка.
"Базукаи" приподнимается, опираясь на трубу.
– Видел, как я его? – спрашивает он у Дмитрия, – Первый раз по танку сработал.
Отвечать не хочется, Дмитрий встает, подходит и проводит рукой по броне. На ощупь танк теплый, внутри что-то горит, глухо взрываются патроны.
– Прости, земляк… – шепчет Дмитрий застывшей стальной машине. – Так получилось…
Гранатометчик издали растерянно смотрит на него и просит:
– Отойди, от греха, еще БК рванет…
Войдя в размочаленные ворота, Дмитрий огляделся. Адреналин еще бурлил в крови, но уже накатывала слабость, мышцы расслабились, задрожали руки.
У длинного кирпичного пакгауза возились двое. Точнее, один плескал на себя воду из бочки, а второй сидел у стены и видимо ждал, пока "санузел" освободится.
Едва переставляя ставшие чужими ноги, Дмитрий побрел к пакгаузу. Плескавшийся у бочки оглянулся и Дмитрий остолбенел. На него смотрел Гаврош, точнее, тело, лицо, полностью залитая кровью гимнастерка принадлежало Гаврошу. Только глаза… вместо обычного балагура, похабника и забияки, на него уставилось какое-то потустороннее существо. Из глаз шибануло таким могильным холодом, что у Дмитрия подкосились колени.
– Гаврош, ты чего… пролепетал Дмитрий.
Окружающие детали отпечатывались в сознании: рана на плече, рассеченный лоб, пустые ножны на поясе. У его ног откинувшийся к бочке здоровенный египтянин, выкативший невидящие глаза. Из груди торчит рукоять ножа. И кровь. Кровь везде. Черная, впитавшаяся, на песке. Подсыхающая бурыми пятнами на гимнастерке. Свежая, сочащаяся из резаной раны на лбу у Гавроша, текущая струйками между пальцами египтянина. Тело другого египтянина на полу, за распахнутой дверью пакгауза. Из-под него тоже расползается, ручейком стекая по ступеням, темная лужа.
Гаврош расфокусировал глаза и словно вернулся обратно в этот мир из того.
– Ничего, – чужим голосом прохрипел он, и осел на залитое кровью крыльцо.
Шумно сглотнул, дернув кадыком на тощей шее.
– Прямо на меня выскочили…
Он перевел дух.
– Здоровые черти… думал все, хана, к Абдель Кадеру отправят.
Гаврош оттянул пальцем гимнастерку, заглянул в рану на плече и брезгливо поморщился.
Убитых было восемь, раненых почти вдвое больше. Египтян погибло человек сорок. Остальные убежали в пустыню.
Со стороны водонасосной станции уже донеслись резкие раскаты взрывов. Полыхнуло зарево и со стороны вокзала.
– Заканчивайте! – Давиди ударил ладонью по борту трофейного "бедфорда".
Дмитрий и остальные грузили в кузов найденное вооружение. Пулеметы, минометы, целую гору "Порт Саидов", патроны и гранаты сложили в кузова двух грузовиков. На третий погрузили раненых. Найденные запасы взрывчатки замкомбата предусмотрительно приказал не брать, а подорвать вместе с оружейкой.
Уйти с комфортом не получилось.
– Мудрый у нас замкомбата.. – рассуждал Герши, разглядывая грузовик с трофеями, печально чадивший поперек дороги. – Приказал бы грузить взрывчатку, небось, даже колес не осталось бы.
Кузов и кабину машины разворотило пулями крупнокалиберного пулемета. Водитель чудом успел выскочить. Оказалось, что дорога хорошо пристреляна с близлежащего ОП египтян. Заслышав звук мотора, они пустили осветительную ракету и разделали грузовик из пулеметов, как бог черепаху.
Второй грузовик с трофеями умудрился проскочить. Машину с ранеными Давиди приказал разгрузить и нести на руках по проходящему параллельно шоссе оврагу. Носилок не хватило. Пришлось импровизировать, просовывать винтовки в куртки и гимнастерки.
Уставшие парашютисты, отдуваясь, проволокли носилки и тела погибших по узкой козьей тропе и выбрались на дорогу уже в мертвой зоне. Позади продолжали глухо и раскатисто долбить египетские пулеметы. Изредка взлетали осветительные ракеты, заливая все мертвенным светом. Вскоре их догнал порожний грузовик. В дощатом кузове зияли занозистые пулевые пробоины, лобовое стекло осыпалось. За рулем глупо улыбался бледный Штульцман.
– Вот, чуть мне башку не снесли, сволочи! – сообщил он прыгающими губами. – Грузите обратно.
В общем, задачу рота выполнила, только цена оказалась непривычно высокой. На этот раз все детали попали в газеты. Впервые, на памяти Дмитрия, опубликовали и номер подразделения и подробности операции.
А их отвели на отдых, что означало – несение караульной службы и тому подобные несложные задания.
Второй день, как они охраняли раскопки на какой-то безымянной горе в пустыне.
Картошка бесшумно выскользнул из темноты, словно из воды вынырнул.
Присел на край окопчика и поинтересовался.
– Бдишь?
Фридман кивнул. Картошка протянул ему флягу.
– Чаю хочешь?
Дмитрий принял теплую флягу, открутил пробку и глотнул. Чай был знатный, сладкий, с листками мяты.